Может быть, кого-нибудь так замучает совесть, что он не сможет больше находиться в доме, который предал. А может быть, страх заставит искать укрытия. Всякое бывает. Доброму невинному человеку все равно опасаться нечего, и все, кто служит Его Святейшеству, прекрасно о том осведомлены. Ну, обыщут — и покои, и имущество, и самих — так честным гостям и верным слугам прятать нечего. Обыскали, конечно, когда дворняжка сдохла — а сдохла она через час после сытного обеда, нехорошо — скуля, извиваясь и пытаясь укусить себя за живот. Тут уж Господь-вседержитель был вне подозрений. Зато под подозрением оказались все, кто хотя бы глядел на мясо. В том, что касалось еды, вкусы у Его Святейшества были простыми и, можно сказать, аскетическими. Свежую говядину для него варили в чистой воде с головкой белого лука, несколькими щепотками соли и одной — черного перца. А потом вынимали и сразу несли на ледник, чтоб остыла. Подавали с простым темным хлебом, который бедные люди использовали как тарелку. А готовили, конечно, отдельно. Чтобы тень вкуса от чужого соуса на мясо не попала.
Замковая стража обыскала всех, кого можно было подозревать, а потом принялась за тех, кого подозревать было себе дороже — за гостей замка Святого Ангела, и не тех гостей, что в башне или в подвальной тюрьме, с этих какой спрос, а с тех, что пожаловали добровольно. И хотя делалось все с многократными извинениями, возмущений и возражений хватало. Нашлись даже двое, возражавших при помощи оружия. Так что одного во время обыска убили, а второго сволокли вниз, в тюрьму замка. Поскольку обнаружили у мертвеца в набалдашнике посоха хитро скрытое углубление, в нем — серебряный флакон поменьше и поуже дорожной чернильницы, а во флаконе — какой-то порошок, ровно до середины. Еще до первого допроса выяснилось, что были эти двое людьми Катарины Сфорца, посланными в Неаполь, а оттуда — в Рому с приветом герцогу Бисельи, его супруге и сыну от неаполитанской родни. А больше ничего узнать и не удалось, потому что внизу молодой человек стал много разговорчивее, но вся его разговорчивость была не к месту — знать не знаю, ведать не ведаю, посох не мой, а товарища, порошок — земля, собранная рядом с Гробом Господним, никому, кроме нечисти не страшна, хотите — сам съем, даже водой запивать не стану, и ничего мне не будет, а что Его Святейшество беспокоится, так зря, благочестивому человеку от святыни плохо стать не может. Так настаивал на том, что попробует порошок из посоха, что порошка ему не дали — зато щепоть скормили щенку, родившемуся хромым, и то ли щенок был нечистью, то ли святыня таковой не являлась. Сдох, в общем, и хромой щенок с белым пятном на груди. Неудачный для собак день выдался, что ни говори. Его Светлость герцог Бисельи, узнав об аресте его гостей, которых он лично в замок Святого Ангела впустил и в покоях согласно положению разместить велел, схватился за сердце, за голову и за меч, а, может, и в другой последовательности, а где-то в промежутке — за супругу свою Лукрецию, возлюбленную дочь Его Святейшества Папы. Супруга возопила к отцу. Папа успокоил дочь и зятя, сказав, что уж на кого, а на Альфонсо-то думать не собирается, в отличие от хозяйки двух подлецов, Катарины Сфорца, с которой, кажется, все более чем ясно. А поскольку Его Святейшество был, как уже понятно, человеком откровенным и большим любителем логики, то добавил он, что даже поглупей он Божьим попущеньем до такого, чтобы заподозрить кого в семье, он не смог бы так опростоволоситься, чтобы решить, что кто гостей позвал, тот им и приказ отдал. А вот Катарина, кошка треклятая, до такой дурацкой хитрости додуматься могла вполне, потому что у нее дома все промеж собой грызутся — и под замок друг дружку сажают, и травят за милую душу, и вообще, не дом у них, а сплошное взаимное преступление со взломом, не то, что наш. Да и союз между старшим у Сфорца, Джангалеаццо, и домом Корво Катарине — что нож под ребра, поскольку Джангалеаццо правит во Флоренции как независимый князь и сам Роме никакой дани не платит, а вот Катарине настоятельно советует отдавать папскому престолу положенное. И даже поддержки не обещает, дескать, неправы вы, дражайшая Катарина, а на неправое дело ни войск, ни денег мы вам не ссудим. Покоритесь воле понтифика — и да храни вас Господь. Катарина бы и Джангалеаццо с удовольствием отравила, лишь бы не вспоминать, что все ее владения лишь отданы ей в управление за плату, каковую плату и она, и другие такие же тираны, не отправляли в Рому годами, если не десятилетиями. В общем, помимо скверного нрава и дурных манер у Катарины были еще и очень серьезные причины: войско папского сына, что стояло неподалеку от Города, собираясь в течение месяца отправиться в поход по незаконным владениям тиранов. Земли, удерживаемые Катариной, могли рассчитывать на визит в числе первых. И, конечно, она немало бы выиграла, если бы и Его Святейшество, и Его Светлость в одночасье покинули сей бренный мир. А прочих, кто попробует мяса с папского стола, не жалко. А если отравить не удастся… так ссору в доме врага затеять — тоже неплохое дело. Кстати, у нас тут давеча стреляли — а не по этому ли случаю? Так что, когда один гость-обманщик был надежно заперт в тюрьме, а тело другого бросили валяться у ворот, в назидание прочим, и мост наконец-то опустили, а по мосту помчались курьеры с письмами и записками, всем в замке Святого Ангела было решительно ясно, что произошло. Слухи вырвались по тому же мосту, как пламя через прогоревшую дверь, и с треском, грохотом и завыванием понеслись по Роме. Через три часа городу было доподлинно известно, что в резиденции Его Святейшества поймали наемных убийц со смазанными ядом кинжалами, а еще эти негодяи отравили колодцы чумной собачатиной; что Сатана явился в резиденцию, чтобы собственноручно, с шумом и запахом серы уволочь убийц под землю; что отравлен целый десяток невинных слуг — о подробностях и цифрах шли жаркие споры, и только в одном Рома не сомневалась: все это дело рук Катарины Сфорца. Как и предыдущее покушение — тут слухи опять расходились. Одни говорили, что стрелявший хотел убить герцога Беневентского, чтобы сорвать поход, а если Его Святейшество не переживет смерти второго сына, так и замечательно, а
